Ушел из жизни еще один герой книги «Как не стать шпионом»…
Justin Lifflander
Евгений Германович Одиянков
(16 октября 1952 г. — 25 января 2020 г.)
Евгений Одиянков, Женя, кардиохирург из Ижевска, который не побоялся подружиться с американскими инспекторами, командированными в Воткинск в 1987 году в рамках договора об РСМД, скончался в январе от обширного инсульта.
Нам выпало счастье дружить с этим человеком.
Наши с Женей приключения в молодости описаны в книге «Как не стать шпионом». Я нашел приют у него на диване той холодной ночью 1990 года, когда сбежал из Воткинска с разбитым сердцем, не понимая, что происходит.
Потом мы вместе отправились в автомобильное путешествие из Москвы в Удмуртию, которое едва не закончилось к востоку от Чебоксар, где мы очутились посреди ночи с двумя спущенными шинами. Спас нас дружелюбный водитель грузовика — он оказался бывшим Жениным пациентом. С тех пор я никогда не сажусь в России за руль, если у меня нет с собой насоса и молотка.
Моя дружба с Женей продолжилась и после того, как я перестал работать по договору об РСМД. Он останавливался у меня в свой первый приезд в Америку. Когда в августе 1991 года он сидел дома у моего отца в Гастингсе-на-Гудзоне и смотрел новости о путче по каналу CNN, было заметно, как сильно он любит Россию. Мой друг переживал за судьбу нарождающейся в стране демократии и думал только о том, как поскорее самому оказаться в гуще событий.
Несмотря на все его наставления, мне так и не удалось наладить бизнес в Удмуртии. Я не смог найти рынок сбыта для промышленных отходов — единственного товара, которым можно было торговать в начале девяностых.
Он все же вывел меня на руководство Чепецкой циркониевой фабрики. «UDAMCO» (Удмуртско-американская корпорация развития»), которую мы основали вдвоем с отцом, великодушно попыталась экспортировать рюмки и украшения из этого волшебного металла. Но увы, оболочки для ТВЭЛов в атомных реакторах получаются из него куда лучше.
Женя был для меня авторитетом. Когда в 1992 году он сказал мне: «Джастин Матвеевич, тебе нужен ЗИМ», я не раздумывая принялся искать объявления о продаже автомобилей в газете «Из рук в руки» (постсоветском печатном аналоге Ebay), хотя даже не знал толком, что такое ЗИМ. Найдя не самый шикарный советский лимузин по сходной цене, я тут же его приобрел. Несмотря на поломки и прочие приключения с ЗИМом, я заразился от Жени страстью к классике советского автопрома. За период с 1992 по 2000 год я купил, отремонтировал и (к счастью!) в конце концов продал три ЗИМа и два ЗИСа.
Как-то раз он позвонил мне из Ижевска и объявил, что приезжает в город на какой-то концерт, где будет выступать его двоюродная сестра из Албании, известная оперная певица Инва Мула, «с пиваком». Связь была плохая, но русское слово «пиво» я знал и, конечно, решил, что «пивак» — это просто маленькая порция. Принимая приглашение пойти на концерт вместе с Женей, я радовался возможности пообщаться с другом и сгорал от любопытства: какая же роль отведена пиву в классической опере? В тот вечер меня ждало незабываемое выступление — и первая встреча с легендарным дирижером и скрипачом Владимиром Спиваковым.
Женя интересовался не только культурой и медициной — еще одной его страстью была политика. В 1990 году он был избран в только что созванный Съезд народных депутатов и достойно исполнял свои обязанности. Он был настоящим слугой народа и в 2004 году успешно баллотировался на пост губернатора Удмуртской Республики. Но у кремлевских кукловодов свое представление об успехе. Они предпочли видеть на этом месте своего ставленника. Результаты выборов каким-то образом были подтасованы, и будущее Удмуртии оказалось в руках человека, при котором в республике на четырнадцать лет воцарилась беспросветная стагнация.
Доктора Одиянкова оттеснили на задний план, сняли с должности главного кардиолога и стали насылать на него одну проверку за другой. Он устоял и открыл частную клинику. Но борьба не прошла для него бесследно.
Когда субботним утром 26 января Юрий написал мне о кончине Жени, я был в командировке в Барнауле. Похороны назначили на 11 утра в понедельник, и я был уверен, что никак не успею добраться до Ижевска к этому времени.
Но чудеса случаются. На самолете S7 я вылетел из Бaрнаула в Новосибирск, оттуда — в Казань, а затем — в Домодедово. Такси IBF-Motors довезло меня до Шереметьево, откуда отправлялся рейс «Аэрофлота» в Ижевск. С помощью «Яндекса» я доехал до Михайловского собора. И опоздал всего на 15 минут.
В соборе, по иронии судьбы отреставрированном тем самым губернатором, который не давал Жене проходу, собралось несколько сот человек.
Один из присутствовавших потом рассказывал: «Кто-то вошел с улицы и при виде толпы спросил, какого это высокого чиновника хоронят... А я ему и говорю: „Не чиновника... Человека поважнее. Доктора“».
Большинство скорбящих, выйдя из теплого собора в суровую уральскую зиму, отправились на кладбище — и это лучшее доказательство того, что они по-настоящему любили покойного.
Позже, на поминках, слушая воспоминания его друзей и родных, я узнал еще больше о том, каким великим был человек, которого мы потеряли...
— Одна из его сотрудниц назвала в его честь своего ребенка.
— Еще одна рассказала о его управленческих способностях: в хаосе девяностых «он создал безопасную гавань, где люди чувствовали, что их ценят и что им ничего не грозит».
— А женщина, которая устроилась к нему на работу в начале девяностых, поведала о его финансовой грамотности: «Я радовалась тому, что попала в такой прекрасный коллектив. Но больше всего поразилась, когда в конце месяца дали зарплату живыми деньгами...»*.
— Как отметил один из выступавших, он был живым свидетельством того, что личность важнее, чем должность.
— Должно быть, каждый второй из поднимавших за него тост говорил о Жениной любви к музыке и о том, как он прекрасно ладил с музыкантами. Неудивительно, что нашим первым совместным проектом стала мирная опера в исполнении инспекторов и врачей.
День близился к вечеру, а я все больше настраивался на философский лад — в голову ударил «Калашников» (водка, а не автомат), призванный облегчить скорбь. Воспоминания близких постепенно заполняли пустоту, образовавшуюся с Жениным уходом.
На подобных мероприятиях всегда посещает мысль о том, как хорошо было бы научиться путешествовать во времени: несправедливо же, что сам покойный не слышит всех этих теплых слов!
Я живу в России уже тридцать два года и много раз бывал на поминках, но до сих пор умудряюсь попадать в неловкие ситуации. Я ел третью по счету куриную котлету — первые две уже плескались в «эликсире Калашникова» у меня в желудке. И наконец решился побеспокоить официантов (которые, казалось, горевали не меньше нашего) своими приземленными проблемами.
— Простите, девушка, можно мне вилку?
Меня мягко поправили: «Вилкой на поминках никто не ест…». Еще одна удмуртская традиция, которая прошла мимо меня. Я ел вилкой на поминках в Москве, Петербурге и Ярославле... Когда-нибудь разузнаю, откуда взялся этот местный обычай.
Поминки подошли к концу, и всем раздали целлофановые пакеты, чтобы собрать со стола оставшиеся пирожки. Не сухой паек «на дорожку» — угощение на помин души.
На выходе ко мне подошла Женина супруга, Ирина. Она раздавала некоторые его вещи близким друзьям на память.
Мне она протянула бордовый носовой платок с белыми полосками по краям. Мне показалось, что где-то я уже видел это сочетание.
И тут до меня дошло. Таким же бордовым с белым было полотно, в которое завернула Моисея его мать, спуская младенца в корзине на воды Нила (по версии режиссера Сесила Б. Демилля). И его же он накинул потом вместо плаща, выводя евреев из Египта на окраину Земли обетованной.
Это был идеальный символ Жениной жизни. Он дошел до вершины горы, был наказан за какое-то прегрешение капризным владыкой и обречен с неистребимой надеждой наблюдать издалека за тем, допустят ли его сограждан в землю, где течет молоко и мед.
А я, пожалуй, завязываю с документалистикой. С сегодняшнего дня буду писать только художественную литературу, где я могу контролировать сам появление и уход героев.
*После распада Советского Союза экономика схлопнулась, и многие организации и промышленные предприятия не имели средств на выплату зарплаты в денежном выражении. В лучшем случае с работниками обычно рассчитывались товарами, произведенными или купленными предприятиями: сковородками, туалетной бумагой, чучелами животных, пневматическими пистолетами.