Наш следующий проект был связан с одним из моих больших увлечений — советскими лимузинами. К 1992 году, с подачи все того же Одянкова, я уже начал коллекционировать и восстанавливать старые версии «членовозов» —как оказалось, народное прозвище одновременно обозначало принадлежность пассажиров таких авто к Политбюро и намекало на некоторые части их анатомии. Моя коллекция началась с нескольких ЗИМов (ГАЗ-12), а затем я приобрел два с половиной ЗИСа-110 (на 95% представлявших собой копию американского «Паккарда-180»).
Современная версия ЗИСа и его прямой потомок, лимузин ЗИЛ, сборку которого осуществляли вручную, в то время оказался в зените своей международной славы благодаря многочисленным зарубежным визитам глав государства — сначала Горбачева, а потом Ельцина. Совет директоров UDAMCO в лице меня и Мэтта принял решение попробовать извлечь выгоду из «миротворческого» образа этого приземистого отпрыска советского автопрома. Я отправился в цех ЗИЛа, где осуществлялась сборка автомобилей. Пока начальник цеха показывал мне производство, пожилые сборщики буравили меня взглядами — они рассчитывали, что я приехал сделать большой заказ. Впрочем, переговоры закончились, едва успев начаться, по причине существенного расхождения в подходах к продажам.
Я: «Какова розничная стоимость этого автомобиля?»
Торговый представитель завода: «Мы продадим его за 110 тыс. долларов».
Я: «Хм, как-то многовато… За эти деньги покупатель в Нью-Йорке может приобрести новенький „роллс-ройс”. Но мы можем изучить рынок, чтобы понять, насколько оправдана эта цена. Пока давайте считать, что он стоит этих денег. UDAMCO придется инвестировать определенные средства в открытие демонстрационного зала, ремонтной мастерской, рекламу и так далее. Какую оптовую цену вы готовы нам предложить с учетом этих условий?»
Торговый представитель завода: «110 тыс. долларов».
Между нами явно пролегла бездна непонимания. В итоге UDAMCO решила сосредоточиться на продукте, который входил в число основных интересов председателя нашей компании, — на наручных часах. По мнению Мэтта, наручные часы были ключевым модным аксессуаром, по своей привлекательности уступавшим разве что пишущим ручкам. Он всегда с большим удовольствием носил часы, которые я привозил ему из России. С улицы, на которой располагался ЗИЛ, я отправился прямиком на Первый московский часовой завод рядом с Таганской площадью.
Оказалось, что завод был родом из Нью-Йорка. В 1929 году советское правительство выкупило почившую в бозе бруклинскую часовую компанию Ansonia и перевезло все оборудование, детали и группку недовольных и разочаровавшихся в капитализме сотрудников компании в Москву, где и был основан Первый московский часовой завод.
Мы были готовы помочь заводу с повторной эмиграцией и решили выставить тяжелую артиллерию. Тем летом 1994 года мой брат Клэй, не покладая рук трудившийся инвестиционным банкиром на Уолл-стрит, отважился взять недельный отпуск, чтобы сопровождать моего приемного сына обратно в Москву после отдыха в лагере. Клэй встретился с коммерческим директором часового завода и обсудил с ним условия продажи, рекламную поддержку и поставку запасных частей. Представители завода уверяли, что их изделия практически не ломаются, и потому потребность в запчастях будет очень низкой.
В это самое время вице-президент UDAMCO по вопросам лингвистики и по совместительству моя жена Алла одновременно выполняла два важных дела: она осуществляла перевод переговоров и при этом читала (вверх тормашками) докладную записку, лежавшую на столе коммерческого директора. Речь в этой записке шла о жалобах британского партнера завода на то, что частота поломок продукции значительно превышала показатели, заявленные представителем завода.
Тем не менее мы решили попытать счастья. Нам «разрешили» приобрести два десятка часов в качестве образцов, и Клэй должен был отвезти их в Нью-Йорк для проведения экспертной оценки качества и коммерческой привлекательности продукции. Коммерческий директор заверил нас в том, что специальные документы для вывоза часов за пределы страны не потребуются, так как они не относятся к числу изделий, подлежащих таможенному досмотру.
До сих пор помню ошалевшее выражение лица моего брата в тот момент, когда его обыскивали на таможне в аэропорту Шереметьево-2. Ему пришлось заплатить пошлину на месте за право вывезти коллекцию часов в США. На прощанье он сказал мне: «Никогда еще не стоял в очереди на таможне при выезде из страны!»
Больше он в Россию не приезжал, присоединившись к числу единомышленников моего давнего наставника Боба Прайса, ныне покойного. В 1990-х гг. я пытался убедить Боба инвестировать капитал и предпринимательские таланты в проекты новой России. «Я веду бизнес только там, где полиция штата Нью-Йорк сможет приехать в течение десяти минут», — ответил он мне.
Часовые эксперты в Нью-Йорке подтвердили, что частота поломок этих изделий еще выше, чем утверждали британские партнеры завода. Все переговоры остановились, а вместе с ними и несколько часов из нашей коллекции. Впрочем, мы сохранили образцы. Некоторые из них до сих пор исправны, хотя с тех пор прошла уже четверть века. Я добавил к ним еще несколько сокровищ, раздобытых за это время.
Часы с 24-часовым циферблатом: